Падают листья…
Поэтическое прощание
Ушла по опавшим листьям и подмерзшим проселкам в пасмурные дали вместе с растаявшими журавлиными стаями 95-я осень патриарха русской поэзии Виктора Федоровича Бокова.
… А журавли летят, летят,
То прямо, то чуть-чуть правее.
Они, наверно, не хотят
Расстаться с родиной своею.
Вот и он никогда не хотел, да и не может расстаться со своей родиной малой, в северном Подмосковье, и великой: «Родина моя не только Русь, Родина моя – Кавказ, Молдавия…»
17 октября не стало выдающегося мастера русского стиха, песельника и балагура Виктора Федоровича Бокова. Он похоронен на кладбище в Переделкине, недалеко от могилы Бориса Пастернака, который одним из первых оценил непостижимую глубину таланта самородка из подмосковной деревни Язвицы и надписал ему книгу: «Любимцу моему, горячему, живому поэту в непрестанном действии, завидном, счастливом». Ни жестокие удары судьбы, ни сибирский холод лагерей не охладили душу поэта, не осквернили ее злобой:
А что же мне,
сидевшему ни за что,
Чернуху на ворота жизни
лить?
Срывать со злобой флаги
с мачты,
Невинную ни в чем посуду бить?
Увольте! Я не тот.
Я не погромщик.
И не затем судьба поберегла.
Я пахарь с плугом, я паромщик,
Связующий речные берега.
Паром, связующий два берега неоскудевающей песенной реки России, отчаливает, и становится страшно: кто подхватит на ветру боковскую песню, кто создаст стихи, естественные, как дыхание, как ушедшие в народ строки: «На побывку едет молодой моряк» или «И тебя, моя мама, согреет оренбургский пуховый платок»?
В этом октябре на Переделкинском кладбище захоронили прах Александра Межирова, который 16 лет жил в США. Уж вроде бы и жизненные условия были там комфортные, как сегодня любят выражаться президент и премьер, и книги новых стихов издавали, а натолкнулся на интервью Александра Петровича – и тоской дохнуло из-за океана: скучал он по русскому читателю. Помню, написал стихи, посвященные Виктору Бокову:
Все тоскую по Москве,
по Бокову,
По его измученному лбу
Да по взгляду, ясному,
глубокому,
Пред которым никогда
не лгу…
Семечки на полустанках
лузгаю,
Голову склонив, как во хмелю,
И в слезах целую землю
русскую,
Потому что Бокова люблю.
Сегодня традиционная, песенная линия поэзии Кольцова, Есенина, Фатьянова, Бокова – на дух не принимается ТВ, каналом «Культура» (позвонили с РТВ: «Ой, Александр, не знаете: никто на кладбище не снимал? Как-то мы пропустили смерть Бокова…»), официальной политикой Роспечати – последние книги Бокова, даже к юбилеям, выпускали земляки и поклонники, без помощи государства. Признанный народом поэт ушел из жизни, так и не став лауреатом Государственной премии – позор! Самого Межирова за такие стихи в либеральном издании могли бы на смех поднять. Но как истинный профессионал, он был стоек и знал, что при оценке наследия и творчества стихи – выше политиканства, зова крови или шелеста купюр.
Недавно писатель и краевед Юрий Палагин из Сергиева Посада подарил мне весомый том: «Русские поэты и писатели ХХ века в Сергиевом Посаде». Первые два тома о писателях прошлого вышли на средства администрации, третий – о писателях ХХ века – с помощью спонсора. Им выступил Торговый дом «МасКа». Отличный пример для предпринимателей, особенно московских воротил!
В книге помещены очень интересные очерки о пребывании писателей на земле Сергия Радонежского. Да каких! Куприн, Шмелёв, Флоренский, Пришвин, Бунин, Розанов, Пастернак, Ахматова, Казаков. Особо, конечно, остановила глава о Викторе Бокове. В ней приведены и воспоминания самого Бокова, и свидетельства земляков. Виктор Федорович рассказывает: «Я учился на одном курсе с К.Симоновым, А.Недогоновым, С.Васильевым, С.Смирновым, М.Матусовским, Б.Лебедевым – это все известные поэты. Я встречался с Шолоховым с глазу на глаз, очень дружил с Б. Пастернаком. Большое влияние на меня оказали Исаковский, Твардовский. Очень любил меня Андрей Платонов, целые ночи мы говорили с ним о жизни, о литературе, любил меня Ираклий Андроников, любили композиторы, писавшие музыку на мои стихи.
А первым моим учителем была моя мать Софья Алексеевна, крестьянка. Она обладала природным даром художественного слова. Что бы она ни делала, всегда говорила поэтически красиво и образно. Вот одна из моих сестер жалуется ей: «Мама, у меня бессонница...» Она неодобрительно хмыкает и отвечает: «Вот чем удивила! Я вон вас, шестерых детей, вырастила, ты спроси: была у меня бессонница? Я-то что, спала? Я что, в тияндры ходила? Я вас, дурачков, кормила, поила, из болезней выхаживала, я была мать и ты теперь мать, так шей в тот же шов». В тот же шов, что и мать, и великие предшественники, шил и сам Боков. «Где бы я ни был, – признался Боков на вечере в ДК им. Гагарина осенью 1982 года, – что бы ни видел, я знаю, что есть на земле уголок, роднее которого нет ничего на свете».
Снятся мне места родные,
Снится Сергиев Посад.
Я его теперь отныне
Поминаю многократ.
Был я Пришвиным лелеем,
Частым гостем в доме был.
Он в меня, я знаю, верил,
Знаю – он меня любил!
В книге есть приложение: «Сцены из жизни Пришвина в Загорске (по дневникам Пришвина, по воспоминаниям родных и близких)».
Картина 7.
В доме Пришвина. Заходят Виктор Боков и Костя Барыкин.
Боков и Барыкин (стесняясь). Здравствуйте, Михаил Михайлович. Мы пришли. Помните, вы пригласили нас на вечере в педтехникуме?
Пришвин. Проходите, проходите к столу, садитесь. (Обращаясь к Бокову) Вы мне понравились. Стихи вы читали очень плохие, никудышные, но... Вы очень красиво держались на сцене. Просто удивительно! Деревенский мальчуган, а вышел, как природный артист, с первой ноты не пофальшивил. Волновался очень красиво. Вот это живое волнение, которое вы несли в зал своими плохими стихами, оно и тронуло меня – это и есть талант! Этому не научишь, это от природы.
Барыкин. А как вам понравились наши рассказы?
Пришвин. А вот ваши рассказы (достает листы из ящика стола), молодые люди, буду судить не я, а тетка Матрёна. (Вынимает из конверта письмо.) Читайте.
Барыкин (читает). «Здравствуйте, дорогие наши соседи! Пишет вам Матрёна из села Усолье. Кланяемся вам и вашим детям и желаем здоровья. И еще кланяется вам мой супруг Иван Тихонович, и дочка Валя, и сыночек Федя, и соседка Дарья, которая приносила вам картошку. Все у нас хорошо. На зиму запаслись дровами, сена накосили – хватит, дочке и сынку пошили кожухи. Сами в старом будем. Валенки им скатали, себе старые подошьем, мы и так проходим, ржи намолотили, картошка уродилась хорошая, и крышу Иван Тихонович подправил. Зиму проживем...»
Пришвин (прерывая чтение). Ну-ка, молодые люди, чей рассказ ближе к письму моей знакомой?
Боков. Мой рассказ ближе.
Пришвин. Правильно! Ваш рассказ и лучше. А вы, молодой человек, наврали. Вы пишете, как в колхозе «Параклит» прекрасно живется, а я там был и знаю, что жить там очень трудно и совсем не прекрасно... Нехорошо! Литература – это правда, а не вранье. Честь смолоду! (Показывает фотографию). Ну-ка, молодые люди, угадайте, что эта щука делает, чем занимается?
Боков (смотрит). Она не икру мечет, Михаил Михайлович?
Пришвин. Молодец! Пять часов я просидел над рекою, пока щука вышла и не взялась за свое материнское дело. Так вот, молодые люди, поближе к лесам, подальше от редакции, как советовал мне мой учитель Василий Васильевич Розанов. (Берет фотографию, показывает Бокову). Вы человек деревенский. Вот скажите, пожалуйста, когда это происходит, какое время, какой месяц?
Боков. Конец мая.
Пришвин. Почему?
Боков. Одуванчики в пуху.
Пришвин. Правильно. А какой час?
Боков. По-моему, 6 часов вечера, если смотреть по длине тени.
Пришвин. Молодец! Чтобы писать, надо знать.
Барыкин. Михаил Михайлович, скажите тогда, почему вас наградили только орденом «Знак Почета», а молодого Михалкова – орденом Ленина?
Пришвин. Что тут такого? У Михалкова – орден Ленина, а у меня – талант. Берегите свое «я».
Виктор Боков взял этот завет в сердце и берег свое «я» в любых жизненных обстоятельствах – черных и радужных, трагических и благодатных.
В книге приведены отрывки из интервью Бокова корреспонденту «Советской России» десятилетней давности:
– Виктор Федорович, раньше вас именовали русским советским поэтом, не откажетесь от эпитета «советский поэт»?
– Нет! Никогда! Мало того, я считаю величайшим негодяйством то, что разрушили Страну Советов. Жизнь все равно неминуемо придет к этой форме народовластия... У нас была демократия, у нас была дружба народов – я это видел своими глазами, объездив вдоль и поперек всю страну... И я сегодня сплю и вижу возвращение в наше замечательное прошлое, в котором народы любили друг друга, а не воевали.
Он сам любил, как положено русскому, другие народы, потому что жадно тянулся к фольклору, к истинно народной песне и поэзии, хотя дежурной комплиментарности, которая стала расцветать в благополучные годы, терпеть не мог. Помню, как на литературном торжестве поправил Давида Кугультинова. Тот принялся рассуждать о молодых и обронил: «Как мудро сказал мой друг Расул Гамзатов: «Талант, как деньги: или есть, или нет». Виктор Боков встал и заметил: «Во-первых, это сказал Шалом Алейхем, а во-вторых, не все мудрые мысли на земле высказал Расул Гамзатов».
Но больше всего, конечно, Боков знал и любил русский фольклор. «А я сейчас, помимо стихов, – признается Боков в письме В.М. Головко, – занимаюсь творчеством пословиц. Это труднейший жанр. Но иногда он мне удается. Например:
Дожила кочерга
до четверга,
Доживет и до пятницы.
Или:
Не каждый царь –
государь,
Не каждый поп –
остолоп.
Когда-то Николай Асеев прочитал при мне начало моего стихотворения:
Есть на свете сказки,
А есть солдатские
скатки.
Сказки сказываются,
Скатки скатываются.
Сказал мне: «Зачем вы записываете фольклор, вы сами творец фольклора». У частушки я всегда учился и учусь. Это кладезь... На частушечном ритме, шутливо-веселом, озорном, задиристом, держатся многие стихотворения Виктора Бокова, и в этом их неповторимость и новаторская традиционность. Владимир Костров обобщил значение Бокова в русской поэзии, заявив без обиняков: «Поэзия Бокова – это литературный памятник русскому простонародью».
Россию знаю без натуги!
Я пахарь, я ее звонарь.
Во мне живут дожди и вьюги,
Пойду в луга, я там косарь.
Пойду на посиделки
к девушкам,
Едва-едва открою дверь,
Никто не скажет:
– Здравствуй, дедушка!
Все встанут, крикнут:
– Здравствуй, Лель!
Да, сколько раз именно так и было. Мне довелось побывать с Виктором Федоровичем во многих поездках по стране, и я видел, как простые люди тянулись к нему, ощущая родственную душу. Помню, как плыли по коричневатой Оби, по бескрайним ее разливам после летних дождей, и Боков каламбурил: «Люблю Обь, твою муть!» или: «Мне обком объявил: «Сургут!», я ответил ему: «Зер гут». Мы сходили не берег в городках и поселках, выступали в красных уголках и ДК. Однажды Боков успел по дороге купить каких-то мелких яблок и, задержавшись, зашел в зал с газетным кульком. Он шел под аплодисменты по проходу к сцене, раздавал женщинам яблоки, приговаривая: «Простите, что неважнецкие», – и счастливо смеялся. Так и стоит у меня перед глазами эта живая сцена.
Незадолго до смерти друга и соавтора Бокова – Александра Аверкина – они создали с Сашей пронзительный шедевр, который успела исполнить в Колонном зале с листа Людмила Зыкина:
Падают листья.
Что это значит?
Падают листья. Это зачем?
Кто-то по мне
очень искренне плачет,
Кто-то простился со мной
насовсем.
Падают остатние листья в его родной деревне Язвицы за Сергиевым Посадом, где земляки смогли еще при жизни поэта создать замечательный музей, шелестят в Переделкине, где грустят по хозяину старые яблони. Мы прощаемся насовсем с земным пребыванием Виктора Федоровича: 22 ноября – сороковины, а накануне, в субботу, 21 ноября, мы прощаемся с ним поэтически – в большом зале Центрального дома литераторов в 17 часов состоится вечер «Снегирь снеговой державы», где прозвучат стихи и песни Бокова, посвящения ему и слова светлого прощания известных поэтов и артистов, хранящих верность русскому искусству. Ждем всех, кому дорог этот истинно народный, несгибаемый и нетающий в холодном тумане талант по адресу: Б.Никитская, 53. Земляки из Богородского помогли арендовать вместительный зал, а поэтому вход – свободный.
Александр БОБРОВ,
ученик Виктора Бокова
и ведущий вечера. [19/11/2009] Просмотров: 3958 | Дата: 20.11.2009 |
